Отправлено: 30.04.16 04:26. Заголовок: Всё ещё будет…

Это будет полноценный фик, но пока выкладываю одну законченную сцену, чтобы не пропала, как в прошлый раз, когда сгорел ноут, пропал наполовину написанный фик...
Уверена, что всё, описанное в фике, могло произойти на самом деле. Беттелхейм в книге "Просвещённое сердце" рассказывает, что однажды из покорного строя заключенных, готовых как и все остальные без возражений принять смерть, гестаповец вызвал женщину, которая была когда-то известной танцовщицей и приказал ей станцевать. Женщина, от которой к тому моменту оставалась одна безжизненная тень, послушно подчинилась. Однако, в процессе танца она начала меняться, к ней вернулась ее осанка и энергия, она воспрянула духом, а затем приблизилась к гестаповцу, выхватила у него оружие и убила его. Этот случай, поразивший Беттелхейма, в очередной раз доказал ему, что личность может быть как разрушена, так и восстановлена очень быстро, если человек вернется в «себя», то есть в ту психическую ситуацию, в которой у него были жизненные ресурсы. Танец помог женщине быстро осознать и вспомнить чувство своего достоинства в том виде, в каком оно было ранее, поэтому она предпочла умереть не как послушная рабыня, а как смелая героиня. Обратите внимание - люди менялись понемножку: все заключенные сначала надеялись, что их не заберут в лагерь, потом - что быстро выпустят, потом - что получится сохранить жизнь, и шли на уступки ради сохранения сначала имущества (не покидали страну), потом ради того чтобы не били, потом ради того чтобы не убивали, а когда под прессингом лагеря человек приходил к неотвратимой смерти, его личность уже была настолько разрушена, что вместо человека оказывалась тень, которой было глубоко безразлично, что с ней сделают, и она сама стремилась к смерти. Всю эту фантастическую и страшную трансформацию Беттелхейм описывает подробно и детально, не просто как очевидец и аналитик, а как тот, кто сумел погрузиться в ад, пройти его жернова, уцелеть, выйти на поверхность, восстановиться и все осознать. Беттелхейм описывает, как 99% заключенных лагерей смерти покорно принимали смерть. Они рыли себе могилы и ложились в них, не пытаясь перед смертью напасть на надсмотрщиков. Доходило до того, что четыреста человек шли покорно под охраной одного-двух гестаповцев, с которыми легко могли бы справиться и хотя бы попытаться сбежать. Точно зная, что их в любом случае ждет смерть, они даже не пытались забрать с собой в могилу врагов. Попыталась (и выполнила!) та женщина, которой напомнили, какой она была когда-то в мирной жизни! Хотя сколько она танцевала, если подумать - минут десять? И их хватило на то, чтобы измениться. И не будем забывать о физиологии: мозгу на изменения тоже нужна энергия, а питается он глюкозой. Если этой женщине, погибающей и бессильной, хватило нескольких минут на то, чтобы измениться, потому что ей дали вспомнить себя прежнюю, Атосу, у которого сил больше и питание лучше, тем более хватит времени. Надо только дать ему вспомнить её и себя прежних. Он вернётся в себя и станет прежним влюблённым виконтом, нужно только замедлить ситуацию, чтобы она не шла настолько по накатанной, что каждое лыко палача в строку, и никакой другой "строки" нет. Итак...

Всё ещё будет...

«Ни страх, ни слабость не овладевали надолго этой сильной душой».
А. Дюма о леди Винтер.

Всего и надо, что вглядеться – боже мой!
Всего и надо, что внимательно вглядеться,
И не уйдешь, и никуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.
Всего и надо, что вчитаться – боже мой!
Всего и надо, что помедлить над строкою,
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.

Юрий Левитанский

У неё не было никакой надежды – она уже ползала на коленях перед своими палачами, умоляя о пощаде, но когда оказалось, что среди них есть настоящий палач, она поняла, что на милосердие надеяться не стоит.
Любовник твердил, что она не живая женщина, а статуя, любить её – безумство, муж видел в ней произведение искусства… Вот и теперь, зная, что, может быть, настал её последний час, и даже именно поэтому, она осталась верна себе и сумела заметить, какая красота стоит вокруг. Как катит в ночи, освещаемый тусклой луной, свои золотые от заката воды Лис, как то и дело вспыхивающие молнии разрезают надвое воду и землю, как недобро наблюдает за людьми луна. Из темноты выступали коренастые, низкие деревья, казавшиеся уродливыми карликами, присевшими на корточки и подстерегавшими путников. В этом печальном крае она выросла, пыталась сбежать, надеясь на более счастливую жизнь в других, тёплых и гостеприимных землях. Не вышло – должно быть, потому, что от себя не убежишь.
Какой звучный голос у мужа – но и в нём уже нет той музыки, что была когда-то, когда каждый рассвет был для неё новым и радостным. Если он, чтобы избавиться от неё, нашёл того самого палача, который единственный сделает всё, чтобы её убить, значит… значит, против неё ополчились не только люди, с которыми можно было бы справиться.
~*~*~*~
Атос острым взглядом смотрел на ту, которую когда-то назвал своей женой – приговорённая к смерти преступница стояла, обняв себя за плечи, и молчала, жадно прислушиваясь, вглядываясь в темноту отчаянным взглядом. Река в двух шагах, от неё тянет сыростью, может быть, от этого так холодно? В этом северном крае уже наступала осень, даже листья шелестели по-осеннему прощально… Скоро эта женщина, разрушившая его жизнь, и не только его, умрёт. Уйдут в землю волосы, похожие на солнечные лучи, улыбка, нужная как воздух, прозрачно-светлые глаза, казавшиеся зелёными, когда она стояла рядом с молодым деревцем, и ярко-голубыми, если Анна любовалась цветами. Казалось, она спокойна, можно не ждать новых мольб и обещаний, сменяющихся угрозами. Скоро всё закончится. От него, на которого она так и не взглянула, умоляя о пощаде других, до неё – один широкий шаг и несколько ударов сердца.
Атос вздрогнул, почувствовав так отчётливо, как будто этот момент наступил – он не сможет жить без неё. Мысли перенесли его в тот злосчастный день, когда он узнал её тайну: больше всего хотелось не жить, не чувствовать, не быть, и только понимание, что это постыдная слабость, уберегло юного графа от самоубийства. Сейчас, не спуская глаз с обречённой на смерть женщины, Атос прекрасно понимал: никогда Анна де Бейль не была так слаба, чтобы решиться не жить, посчитав смерть избавлением. Она справится с любой слабостью, победит любой страх, самое безумное отчаяние – чтобы жить дальше… Но сегодня она умрёт, а он, давно готовый к смерти, останется жить… Ради чего – влачить пустое существование? Он не умел радоваться солнцу без неё – потому её предательство и оказалось гибельным для них; и, когда сегодня её не станет – погибнут оба, граф и графиня де Ла Фер. Что ж, пусть будет так… Оказывается, не такие уж они и разные: оба не ценят жизнь, только он – свою, а она – чужую. Как он любил ту Анну, свою фею леса, чьи глаза невозможно забыть… но две жизни прожить не дано, а фея давно стала демоном. И неважно, кто виноват, важно, что не исправить…
~*~*~*~
Все вздрогнули от раздавшегося в темноте крика, похожего на плач, миледи вскинула голову – с надеждой, той самой, которую так легко отнимала у других!
- Это всего лишь птица, мадам, - безучастно объяснил Атос, сам не зная зачем, - это не человек.
- Да, - ответила она, впервые именно ему, - здесь и птицы кричат так, как будто кто-то плачет…
Голос оборвался, но вспыхнувшая молния позволила ему увидеть, что она сжала зубы и стиснула побелевшими пальцами пояс, стараясь справиться с собой, тратя последние силы, чтобы не выставлять себя на посмешище перед победившими её врагами. Не задумываясь о том, что он делает, Атос шагнул вперёд, закрывая её от всех, жалея, что Баязет у Гримо – закрыл бы их обоих... Пусть эта женщина виновата, и перед многими виновата, но и она, плача не напоказ когда настал её последний час, нуждалась в поддержке и заслужила её. Больше всего хотелось утешить: эта женщина мужественнее иных мужчин, такая непохожая на других женщин – его жена…
Анна боялась отвести взгляд: муж смотрел тепло и с участием, от холода и отчуждения не осталось и следа. Женщину накрыла волна отчаяния: что сделать, что сказать, чтобы остаться в живых, чтобы он простил, чтобы смотрел как раньше?! Было гораздо легче выдерживать гнев и презрение мужа, не помня и не веря тому, что было раньше Она и не знала, как тосковала по нему, пока ласковый и внимательный Оливье не оказался так близко. А теперь – поздно! Всё поздно…
Не в силах удержаться от слёз, она попросила, стараясь не умолять – это не поможет:
- Оливье, прошу, простите мне зло, которое я вам причинила. У меня есть сын, он ни в чём не виноват перед вами! Сохраните ему жизнь: если рядом не будет никого, кто сможет защитить его, он умрёт… или выживет и станет убийцей! Не умножайте зло, пока можете! Вы же способны на это!
Анна не заметила, как схватила мужа за руки, стараясь прибавить сил, и теперь стояла, с надеждой всматриваясь в белевшее в темноте бледное лицо. Он медлил, и она перевела дыхание – это ещё не «нет».
Она не старалась очаровать, даже голос, обычно такой мелодичный, теперь был тихим и хриплым – она сорвала его, умоляя о пощаде. Трудно было поверить, что убийце важна жизнь, но и не верить ей он не мог: леди Винтер ничего не обещала, чтобы забыть обо всём, вырвавшись на свободу.
- Почему вы вспомнили о сыне только сейчас?
Он всё ещё не верил, но говорил с ней, она пока жива, всё ещё может измениться! Никто, даже убитый горем гасконец, не будет спорить с графом, если он решит её защитить! Что же ей делать?!
Именно сейчас нахлынула слабость, ноги стали ватными, губы задрожали, ослабевшие пальцы заскользили, выпуская опору… но провалиться в спасительное беспамятство не удалось. Обняв ту, которую назвал когда-то своей женой, Атос старался поймать затуманенный светлый взгляд:
- Вы можете ответить? Голову выше, мадам! Почему вы не пытались убить меня?
Вновь осветившая лес молния позволила ему увидеть всё: вновь вспыхнувший взгляд испарину у бледных губ, не порозовевших даже сейчас, когда она прикусила их, стараясь удержаться… от чего? Удивительно, но сейчас он вспомнил то мгновение, когда их впервые назвали мужем и женой – тогда Анна тоже едва держалась на ногах, цепляясь за него, чтобы не упасть… Тогда они были счастливы.
- Сударыня, только не лгите, - негромко сказал он. – Я почувствую ложь, а самые страшные ваши тайны мне уже известны. Так почему убийцы охотились за д’Артаньяном, но не за мной? Разве я виноват перед вами меньше?
Ещё одна молния ударила в землю у его ног, и жена вздрогнула, приходя в себя. Она была слишком слаба, чтобы обманывать его сейчас… Атос вспыхнул: что же он делает, допрашивая чуть живую от страха женщину, которая даже сейчас, после всего произошедшего, ждёт его защиты – и имеет на неё право! Как бы там ни было, кто бы их ни венчал – он клялся быть её мужем перед богом, а раз клятва была искренней – бог её услышал! Значит, так тому и быть…
~*~*~*~
Решение принято, нужно действовать, они и так потеряли много времени. Атос обернулся: на этом крохотном пятачке, где они собрались вершить правосудие, было так мало места для лошадей, слуг и друзей, что, несмотря на опустившуюся ночь, он сразу увидел всех – испуганного Гримо, растерянного д’Артаньяна, Портоса, переглядывающегося с Арамисом. А Арамис, пожалуй, лучше всех сохраняет самообладание! Интересно, почему?
Он раздражённо тряхнул головой: что за нелепица лезет в голову, когда как воздух нужно подобрать верные слова! Понимающий взгляд Арамиса неожиданно помог успокоиться:
- Друзья мои… - вздохнул он. – Простите меня… - сделав широкий шаг, он оказался рядом и посмотрел прямо в глаза гасконцу. – Д’Артаньян, моя жена непоправимо виновата перед вами, я знаю об этом… - Юноша сжал кулаки, и из-за забившегося невпопад сердца Атос перестал слышать даже себя. – Простить её вы не сможете, я знаю – и не прошу об этом. Но подарите мне её жизнь, умоляю вас!.. Вашу любовь уже не вернуть – так не мстите, вы ведь способны на это! Поверьте, я знаю, что говорю: став убийцей, вы иссушите свою душу, но не будете счастливы – зачем вам это?! Вы ещё так молоды…
- Атос, - ошеломлённо прошептал д’Артаньян, - но это же… вы же сами…
- Это моя жена, - просто сказал Атос.
- Да как же жена, если вас венчал священник, находящийся под следствием? – изумился Портос.
- Это неважно, друг мой, - живо обернулся к нему Атос, а заворожённо наблюдающая за ним Анна вдруг подумала, каким грозным дуэлянтом, должно быть, является её муж. – Я никого не обманывал, предлагая этой женщине стать моей женой. Я ввёл её в церковь, где венчались мои предки, я клялся богу любить её всю свою жизнь… Что мне несчастный, презревший обеты! Не ему я клялся любить и почитать свою жену в жизни и в смерти!
Д’Артаньян опустил голову:
- Я не хочу убивать вашу жену, Атос… Если вы этого тоже не хотите – тем лучше. Надеюсь, вам не придётся пожалеть об этом, - в голосе юноши ясно слышалось облегчение, и Атос перевёл дыхание, впервые за долгое время чувствуя, как дрожат руки. Как тогда…
- Вы не хотите её убивать? – раздался вдруг спокойный голос. – Убедившись, что на него смотрят все, кроме этой женщины, спрятавшей лицо на плече графа, которого она уже успела околдовать, палач усмехнулся и продолжил монотонно, заставив испугаться мужчин, не отступающих перед смертью. – Тогда её убью я – она погубила моего брата, и я не боюсь убийства. Я их столько совершал…
Внушающий ужас голос становился всё тише, и, заворожённые им, они увидели, как он перехватывает поудобнее рукоятку меча.
~*~*~*~
Он облегчённо выдохнул, почувствовав, как жена обмякла в его руках – не нужно Анне этого видеть. Он не сомневался, что закончится всё убийством: заплечных дел мастер не остановится, а в руках у него меч, против которого не устоять со шпагой даже неуязвимому дуэлянту, Оливье знал это точно. Он не фехтовал таким оружием с тех пор, как умер отец: старый граф, зная, что шпага против меча – детская забава, требовал, чтобы сын тренировался каждый день, и теперь Оливье вновь ощутил когда-то привычную тяжесть в руке. Сейчас это оружие в руках безумца, наделённого недюжинной силой. Кто останется в живых этой ночью? На чьей стороне господь?.. Он закрыл глаза в последней молитве, но тут же открыл их – стало светло, как днём, и очень тихо. На длинном, потемневшем от времени, лезвии, занесённом над ними, бесновались сияющие блики, раздался грохот и грозная фигура в красном плаще, вспыхнув целиком, как брошенное в костёр сухое дерево, рухнула на землю, едва не задев отпрянувших мужчин. Вновь стало темно, ещё темнее, чем раньше, но человек, распростёртый на мокрой траве у их ног, продолжал гореть, рассыпаясь голубыми и красными искрами. В прежде напоённом травяными ароматами воздухе резко запахло палёным.
Не в силах пошевелиться, Атос отстранённо наблюдал, как Планше и Базен бросились к реке – его и самого мутило от ужасающего запаха. Удивительно, как Арамису хватало самообладания читать молитву над пепелищем – впрочем, возможно, это была и не молитва, - он не слышал слов. Портос что-то втолковывал Мушкетону и Гримо, лорд Винтер, должно быть, поражённый не меньше Атоса, подойдя ближе, вглядывался в кучу пепла, оставшуюся от лилльского палача. Анна не шевелилась, но он чувствовал её дыхание, согревавшее ему сердце. Если господь рассудил так, значит, он поступил верно…

 Отправлено: 02.05.16 06:39. Заголовок: Сталина , шикарно)..

Сталина , шикарно)

 Отправлено: 02.05.16 08:21. Заголовок: Миледи,спасибо! :) ..

Миледи,спасибо! :)

 Отправлено: 16.05.16 12:56. Заголовок: Вот иллюстрация того..

Вот иллюстрация того, как быстро человек меняется, если дать ему время:
http://dpmmax.livejournal.com/490883.html

 Отправлено: 30.06.16 03:17. Заголовок: Всё, кажется, это я ..

Всё, кажется, это я удалять не буду - торкнуло, наконец! :) Сообразила, почему не торкало, как от первой записи: потому что в первой я описывала чувства, а потом перешла на сюжет. А мне сюжет без чувств даром не нужен. Уверена, что и миледи не нужно было, чтобы кто-то ещё её оправдал - получается, что какого-нибудь Арамиса Атос бы послушал, а её - нет. Это оскорбительно, в конце концов. Пусть даже Арамис был достаточно убедителен и т. д. - всё равно, ей нужно, чтобы её услышали. Дюма прекрасно описывает эту женщину - она горда. Унижение лишает её сил и заставляет ненавидеть. Если просто заставить Атоса убедиться, что она виновата далеко не во всём, в чём её обвиняют - ничего хорошего не будет, нужно сделать так, чтобы он сам всё понял. Не "простил бедняжку, которой досталось", а понял и принял её гнев. А это Атос умеет: уже поняв, что мстит д'Артаньяну именно та, у кого на плече клеймо воровки, он говорит:
"— Постарайтесь увидеться с ней и объясниться. Скажите ей: «Мир или война! Даю честное слово дворянина, что никогда не скажу о вас ни слова, что никогда ничего не предприму против вас. Со своей стороны, вы должны торжественно поклясться, что не будете вредить мне. В противном случае я дойду до канцлера, дойду до короля, я найду палача, я восстановлю против вас двор, я заявлю о том, что вы заклеймены, я предам вас суду, и, если вас оправдают, тогда… ну, тогда, клянусь честью, я убью вас где-нибудь под забором, как бешеную собаку!»"
Т. е. он считает её человеком, которого нужно успокоить, понять, объясниться с ним! И только услышав, как в ответ на слова Ришелье о Равальяке миледи хладнокровно соглашается найти какого-нибудь слабого на голову и превратить его в маньяка, говорит:
— Да, ад воскресил вас, — продолжал Атос, — ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела!
Короче говоря, я хочу сказать, что Атос признаёт чувства других людей и умеет с ними обращаться. Это свои он предпочитает спиртным заливать, а д'Артаньяну, например, говорит:
— Плачь, — сказал Атос, — плачь, сердце твое полно любви, молодости и жизни! Ах, если б я еще мог плакать, как ты!
И её чувства он тоже поймёт - потому что умеет. Он не принадлежит к тем моральным уродам, которые друзьям (!) говорят "Да возьми себя в руки" в тот момент, когда руки опускаются. Эти ведь, которые так говорят, тоже далеко не всегда это делают со зла, просто они не желают принимать чужие чувства, а отреагировать надо. Атос, в отличие от них, чувства считает реальными и важными.
Итак...

~*~*~*~
- Граф, что вы собираетесь делать? Что будет со мной? – светлые глаза смотрели по-прежнему тревожно, хотя теперь ей нечего было бояться. Едва подумав об этом, Атос вспомнил: такой же взгляд ему случалось увидеть и раньше. Как и сейчас, ему казалось, что тревожиться не о чем, он думал, что Анну беспокоит только неприязнь его родных. Вскоре он узнал, что всё было намного хуже… Что бы случилось, если бы он не молчал?
- Я собираюсь уехать и увезти вас подальше от Парижа, - негромко сказал он, отгоняя бесплодные сожаления и, помедлив, закончил: - Потому что охота на леди Винтер наверняка уже началась…
Анна не испугалась, не стала отрицать очевидное, только глаза на миг стали ещё ярче:
- Вы тоже так думаете? Почему?
- Мадам, это же очевидно. Я подумал об этом, едва услышал слова кардинала о том, что никто никогда не узнал имена сообщников Равальяка или Жана Клемана. Согласившись убить Бэкингема, таким сообщником стали вы…
Анна только кивнула – слов не было. Согревая её пальцы, граф продолжил так спокойно, словно рассуждал не о ней, а о какой-то незнакомке, которой, может быть, и на свете-то не было…
- Когда мы искали вас, почти догнали Рошфора, и ваша записка очень кстати выпала из его шляпы. Теперь я не верю в такую случайность… А вы? Граф знал, что вы в одном монастыре с госпожой Бонасье?..
- Я сама ему рассказала, - подтвердила она, не опуская глаз. – Он удивился, но я рассказала ему о письме жены коннетабля… И…
- Что? – ответил он на изумлённый взгляд.
- Я хотела уехать вместе с графом, но он ответил, что кардинал дал ему относительно меня точные указания…
- Ещё бы, уж куда точнее: пожертвовать пешкой, чтобы убрать ладью, оказавшуюся в опасной близости от королевы! – в голосе мужа звенела ярость, ошибки быть не могло. Леди Винтер всегда прекрасно чувствовала людей – может быть, потому, что рано осталась сиротой. Любой человек, зависимый от других, быстро начинает разбираться в подобных вещах, а присущая ей гениальность позволила быстро овладеть всеми тонкостями этого искусства. И сейчас она не могла сомневаться: граф де Ла Фер зол на её преследователя.
- Вы что-то знаете? – изумилась она. – Расскажите же!
- Да и вы знаете… - Атос успел овладеть собой и ответил спокойно. – Кардинал ведь заранее назначил вам встречу в Бетюне, помните, в «Красной голубятне»? А потом натолкнул королеву на мысль отправить туда же любовницу человека, которого вы ненавидите. Кардинал знал, что вы будете мстить… А о том, что скоро прибудем мы, вы сами рассказали Рошфору.
Муж замолчал. Анна растерянно опустила руки, не зная, что делать: пусть она и предполагала что-то подобное, вспомнив последнюю встречу с Рошфором, открывшаяся картина ошеломила её.
- Значит, против меня был не только ваш д’Артаньян!.. – крикнуть не получилось, голос, и без того сорванный, сел ещё больше. – У меня было предчувствие, что конец этой истории будет ужасным, но я не знала, что враги и союзники объединятся, решив уничтожить меня!.. – стало так холодно, что застучали зубы, она пыталась обнять себя за плечи, но окоченевшие руки не желали слушаться, пальцы свело от холода.
Атос, ожидавший вспышки страха, замер в удивлении. Даже д’Артаньян опасался гнева кардинала, но Анна… Жена вся была олицетворением гнева, напомнив ему об Эриниях и Гекате, он вновь восхищался ею. Эта женщина, единственная на свете – его жена… Едва узнав её, он понял, что она достойна любви и восхищения, и был прав!
От Анны вдруг полетели искры и всё осветилось – Атос не сразу понял, что позади неё вновь вспыхнула молния. Молния, осветившая застывшую, как каменное изваяние женщину, ничего не замечавшую и не помнившую в пароксизме гнева. Взгляд выхватил судорожно бившуюся жилку на шее, и Атос перевёл дыхание: жива! Пока жива…
Чтобы обнять её, не пришлось делать и шага. Женщину колотила дрожь, заставившая его крепче стиснуть руки, всё ближе прижимая её к себе, чтобы согреть. Видимо, от растерянности, к нему пришла самая нелепая мысль: он подумал, что тоже увидел её разъярённой, как гасконец, но ему не пришлось спасаться бегством. Анна, будто услышав, протяжно выдохнула, обмякнув в его руках, и откинула голову:
- Граф, вы считаете, что я несправедливо убила любовницу вашего друга?..
- Почему же это считаете справедливым вы? – он не отстранился, не ослабил объятий, он разговаривал с ней, пусть и был убеждён в её вине… Вглядываясь в белевшее над ней точёное бледное лицо, она с отчаяньем вспомнила юную девушку, всегда вынужденную бежать от своих врагов, и поняла, что не сделает этого вновь. Граф узнает правду, и либо останется её мужем, либо никогда не пойдёт против неё.
- Д’Артаньян сговорился с моей служанкой, похищал мои письма, - муж, вздрогнув всем телом, ещё крепче обнял её, лицо его застыло. – Он обманом проник в мою спальню, выдав себя за другого, он признался в этом, не стыдясь… – Едва переведя дыхание, она заговорила, торопясь закончить: - Он, когда я схватила нож, вооружился – в моём доме, в моей спальне! – шпагой, и пообещал нарисовать вторую лилию на моём лице!.. Разве он не заслужил однажды тоже задохнуться от боли и гнева? – женщину вновь сотрясала дрожь.
Поражённый, он едва слышал её. Дворянин древнего рода, превосходящего королевский, Атос не мог поверить, что гасконец применил шпагу против женщины. Нож – оружие, но не в руках женщины, даже разгневанной, если бы Анне и удалось ранить его – царапина была бы пустячной… Гасконец не кланяется пулям, что ему нож в женской руке? Д’Артаньян осквернил оружие, полученное из рук отца! Хотя и обещал покрыть его славой… Вот его и настигла положенная кара… Впрочем, как и самого Атоса, решившегося на тайный брак, но не на честное противостояние. Если бы он рассказал отцу правду, пусть и не сразу, ему не пришлось бы стыдиться себя… Возможно, и Анна не молчала бы, зная, что он готов за неё сражаться при свете дня…
Сгустившаяся над ними тишина – казалось, затихли даже обычные ночные звуки, – заставила его вынырнуть из тягостных мыслей. Теперь уже жена не спускала с него глаз, ожидая ответа.
- Вы правы, мадам, - просто сказал он, - если с нами поступили несправедливо, то поступить несправедливо с противником будет величайшей справедливостью.
~*~*~*~